Продолжение выступления Ирины Борисовны Щаповой

«Когда мама попала в госпиталь с тяжёлым ранением, то перестала писать письма своему пограничнику. Папа нашёл ее в госпитале, сам написал ей. Немного этих писем сохранилось, но я скажу: они лучше любого романа о любви, из них можно целый сценарий написать. Вот отдельные строчки этих писем:

«Ты упрекаешь меня в молчании и за то, что я не написала тебе о моем теперешнем положении, но ты пойми, что это написать не легко, это все равно, что подписать себе смертный приговор, смертный приговор всем наши мечтам, а это я не хочу, но теперь ты знаешь... Как видишь мне еще повезло, но это же была борьба и жестокая, в ней меньше всего думаешь о личном, а после я уже свыклась с мыслью, что я калека, а калеке не на что рассчитывать, кроме как на себя саму, на свою силу и волю.

Ты же мне самый близкий, любимый мною Борис, который даже сейчас сохранил любовь ко мне. Ты говоришь, за мной последнее слово, что это слово останется за мной и я даю его тебе, и думаю, что ты никогда в жизни не будешь упрекать меня, как плохую подругу. Всю нежность, любовь, заботу я хочу делить с тобой и не как спутник по жизни, а как верный друг, быть вместе столько годов, сколько нам выпадет, но, прежде чем принимать мое слово, подумай хорошо, ибо как бы не была бы сурова правда, надо найти силы смотреть ей в глаза прямо. Ты должен понять, Борис, что я не та Марийка, которую ты видел почти три года назад, а калека. А у тебя дорога широкая, и на ней много будет нежных и любящих девчат. Будет и у тебя ещё счастье. Это не рисовка, а совет. За войну я стала взрослее и серьёзней, и я ведь отлично понимаю, что ты молод, здоров. А я? Ты представь себе это... И может, твоя Марийка встанет в другом свете. Я молода, так же, как и прежде, весела, не унываю и знаю: всё, что было хорошего, даже молодость, я отдала самому хорошему – Родине, а уж десяток фрицев по моей путевке отправились в рай. Я хочу, я буду жить, любить и ещё многое делать, а это уж не так плохо – верить в жизнь. Вот милый, родной, Борис, подумай и крепко, жизнь ведь сложная и чтобы потом не было у тебя разочарований. Я уже научилась переживать горе и еще я научилась смотреть в глаза прямо. А люблю я тебя также крепко и искренне, как и прежде. И не обижайся на это письмо. Мне хотелось незаметно уйти с твоей дороги. Ну будь здоров, теперь уже пиши на читинский адрес».

Папа ей ответил:

«У меня можешь быть только ты, Маша. Или никого и никогда. Ведь скажи, что мы будем вместе, что бы ни было – но должно быть так. Ты никогда не будешь обузой для меня, как ты сама пишешь. Нет, ты будешь любимым другом, нежной подругой, никогда не будешь обиженной. Ну что же, пусть нам, может быть, будет тяжко – но это не всегда будет так. Я все обдумал хорошо, и другого решения у меня нет».

Поженились они в 46-м году, как мама смеясь: «У нас на двоих было две шинели и три сапога». Вот с этого они начали жизнь и прожили 54 года в любви и согласии.

Мы жили в «деревяшке», а когда дали благоустроенную квартиру в доме, на котором сейчас мемориальная доска, вход был со стороны улицы Ленинградской, и до подъезда надо было пересечь двор по диагонали. Мы заселились в декабре, и все соседи удивлялись: ну как так – от первого подъезда через весь двор к воротам каждый день дорожка разметена, песочком посыпана, лед около подъезда сколот. Почему дворник не делает это у других подъездов?! Так это не дворник делал. Это делал мой папа – в шесть часов утра выходил с метелкой, разметал дорожку, скалывал лед, чтобы, не дай бог, его Марийка не упала на одной ноге на этой скользкой дорожке...

Он каждый день ее встречал и провожал с работы (всегда ходили вместе), и настолько дополняли друг друга: она волевая, порой жесткая, а папа мягкий. Он тоже никогда не кичился ни своим положением, ни подвигом, хотя и на границе приходилось в войну несладко.

Всю свою жизнь мама была в гуще событий. Она была инициатором создания Поста № 1 на Мемориале. Вместе с Владимиром Торбой, начальником штаба Всесоюзной военизированной игры «Зарница», создателем военно-патриотического объединения «Отвага», они организовывали на территории Читинской области игры «Отвага», «Зарница» и «Пограничник»...

Мама много занималась с молодёжью. К 30-летию Победы стала Почетным гражданином города Читы. Но, к наградам и славе фронтовики относились спокойно: есть да есть. В год 70-летия Победы в Военно-историческом музее открыли экспозицию, посвящённую маминым боевым годам... Всё это, конечно, хорошо. Но ещё раз повторю: поколение, на долю которого выпала война, не хвалились подвигами. Вспоминаю Дни Победы в нашей семье – это священный день! С утра до вечера к нам приходили фронтовики, друзья, соседи. Поздравляли. И главным было – не стол накрытый, не фронтовые «сто грамм», а – вспомнить молодость, вспомнить войну, спеть фронтовые песни. Так праздновали».

Закончила Ирина Борисовна свое выступление строками стихотворения, которое очень любила ее мама, Мария Георгиевна Гетало:

В разлуке были.

Смерть видали.

Привыкли к скрипу костылей.

Свой дом своей рукой сжигали.

В последний путь несли друзей.

Того, кем путь наш честно прожит,

Согнуть труднее, чем сломать.

Чем, в самом деле, жизнь нас может,

Нас, всё видавших, испугать?

Но если нет других путей,

Мы сами вновь пойдём в сраженья,

Но наших судеб повторенья

Не будет в судьбах сыновей!

К. Симонов